В эпоху древности, когда люди верили в демонов и мстительных богов, мифические существа становились объектами поклонения для сектантов и упоминались в религиозных текстах. Они были воплощением страхов и надежд человечества, а их истории были переплетены с жизнью людей. Они вдохновляли писателей на создание шедевров, где они описывали ужасающих обитателей подземного мира. Молох, ставший символом жестокости и безжалостности, был известен как страшное божество, пожирающее маленьких детей. С
Лина, рыжеволосая девушка в потрёпанной кожаной куртке, каждое утро пробирается через шумный рыбный рынок Амстердама к дому своей тёти Маргрит. Там, в комнате с облупившимися обоями, она листает старые судовые журналы, выискивая координаты затонувшего корабля «Зефир». Её друг Йорис, худой парень с татуировкой якоря на шее, чинит мотор лодки за гаражом, ворча: «Ты снова копаешься в этих бумажках? Капитан вонючий умер два века назад — ничего полезного не найдешь». Лина игнорирует, достаёт
Лена, 28 лет, работает поваром в крошечной пекарне на окраине Амстердама. Каждое утро она чинит проколотую шину на своем синем велосипеде, пока сосед Йорис, владелец кафе «De Zon», выкрикивает через окно: «Опять опаздываешь? У меня тут круассаны подгорают!». В подсобке, заваленной мешками с мукой, Лена находит старую поваренную книгу с рецептом вафель ее бабушки — страницы испачканы вареньем и отметками «меньше сливочного масла, 1973». За прилавком Софи, бариста с розовым ирокезом, шепчет
Лотте, 13 лет, и ее младший брат Томас, 9, остаются в прибрежном городке Гронинген у бабушки Маргрит, пока их мать уезжает «по рабочим делам» — так она сказала, упаковывая чемодан с дрожащими руками. В доме с треснувшей плиткой делфтского фарфора пахнет гвоздикой и старыми газетами. «Почему нельзя взять нас с собой?» — Лотте тычет вилкой в холодную картофельную запеканку. «Потому что вы будете мешать», — бросает мать, не глядя, и хлопает дверью такси. Бабушка, разбирая банки с абрикосовым
Софи ван Рейн, живущая в кирпичном доме у канала на окраине Амстердама, каждое утро провожает сына Лукаса в школу на велосипеде, пока её муж Ханс чинит старые радиоприёмники в гараже. Однажды, забирая посылку у соседа Брама, она замечает, как он поправляет рубашку с расстёгнутым воротом. «Ты же не расскажешь Хансу про разбитое окно?» — улыбается он, поднимая коробку. Софи молчит, чувствуя запах его одеколона — дешёвый, с нотками мяты. Вечером, пока Ханс смотрит футбол, она крадётся через двор к
Йорис, студент факультета урбанистики в Амстердаме, каждое утро объезжает трамвайные пути на потрёпанном оранжевом велосипеде, чтобы успеть на лекции. В кофейне «De Zon» на Принсенграхт он сталкивается с Лизой, барменкой, которая тайком рисует комиксы на салфетках между заказами. «Ты опять пролил эспрессо на мои наброски», — бросает она, вытирая стойку тряпкой с запахом плесени. Вечером Йорис крадёт ключи от кабинета профессора ван Дейка, чтобы скопировать чертежи для диплома — его собственные
Знаешь, иногда после фильма долго не можешь прийти в себя — вот как тут. Помню, сидел в темноте, а в горле комком стояло: то ли от грязи, которая буквально лезла в глаза с экрана, то ли от этой безумной, животной ярости, что висела в каждом кадре. Танки… Боже, они же как живые чудовища! Лязг металла, вонь солярки — кажется, даже дома потом неделю оттирал руки, будто сам в том бронированном ящике сидел. А главное — не героика. Нет, тут не до пафоса. Люди будто сходят с ума по капле за каплей, и
Знаешь, как это — быть пятнадцатилетним в голодную зиму, когда за каждым углом немцы? Вот Михиль изо дня в день это проживает. Его отец — бургомистр, и тот всё твердит: "Не рыпайся, иначе хуже будет". Ну, типа, сотрудничай, улыбайся оккупантам — и выживешь. И ведь работает! То соседей от ареста отмажет, то ещё что. Но Михилю-то от этого только тошнее — как будто отец предателем притворяется, а не мэром. А вот дядя Бен — другое дело. Этот не болтает, а делает. То пропадает ночами, то