В эпоху, когда Китайом правила великая династия Тан, на политической арене происходили судьбоносные события. Ли Шиминь, будущий император Тай-цзун, совершил государственный переворот, убив своих братьев и приказав истребить их семьи. Среди хаоса и разрушения единственная, кто смог выжить из семьи наследного принца, была его младшая дочь, Ли Чангэ. Она была решительно настроена отомстить за гибель своих близких и восстановить справедливость. Приняв облик мужчины, Чангэ отправилась в провинцию
Ли Вэй, худощавый паренек с обожжёнными пальцами от гончарного круга, нашёл в разбитом кувшине отца потёртый свиток. На рынке Циньчжоу старик-рыбак бурчал: «Говорят, та кость — ключ к Поднебесной, но кто её найдёт — костей не соберёт». Вместо глины Ли теперь месил грязь горных троп, пробираясь к деревне Лунцюань, где, по карте, в старом колодце прятали обломок нефритового артефакта. В котомке звенел медяк — последние монеты от продажи маминых серег. В чайной «Золотой Феникс» девчонка Мэй в
Ли Ся, 28-летний аналитик из Шанхая, сбежала от дедлайнов в глухую деревню Юньнани после того, как начальник в чате WeChat написал: «Отчёт к завтраму, или тебя заменят». Её комнату в гестхаусе «Алый феникс» оклеили газетами 90-х, а за окном мастер Чжан Вэй, в засаленной футболке и с потрескавшимися пальцами, лепил горшки на гончарном круге. «Почему не добавляешь глазурь?» — спросила Ли, разминая затекшую шею. «Глина дышит без химии», — бросил он, не отрываясь от работы, а потом молча протянул
Знаете, есть такие фильмы, после которых в груди будто оставляют кусочек тепла и легкую щемящую тяжесть? Вот эта история — именно такая. Девушка с хрупким здоровьем, которая привыкла смотреть на мир через окно больничной палаты, вдруг встречает парня, влетающего в ее жизнь как ураган. Он не герой-спаситель, а скорее сорвиголова с заразительным смехом и упрямством, от которого хочется то кричать, то смеяться. Их диалоги — искры: она остроумная, не лезет за словом в карман, он — мастер нелепых
Линь Чжичжэнь, вдова тридцати двух лет, каждое утро пробиралась через шум Шанхая 1936 года к текстильной фабрике «Цзиньхуа». В кармане её выцветшего халата лежал обрывок школьного сочинения дочери Сяо Хуан: *«Мама пахнет краской и пылью»*. В цеху, среди грохота станков, она поправляла челку, заляпанную синим красителем, и спорила с мастером Лу: «Снова нитки кончились? Вчера я лично складывала коробки!» Директор Чэнь, щурясь сквозь дым сигареты, бросал: «Женщинам — зарплату, мужчинам — премии.