В 1931 году в маленьком итальянском городке Чивита жил юноша по имени Тони, сын бедного пианиста Женаро. Он унаследовал от отца не только музыкальный талант, но и страсть к искусству. Его картины и скульптуры завораживали даже тех, кто едва понимал искусство. Но судьба уже не раз показывала Тони свою жестокую сторону. Его величайшая радость и боль — Мария, красивая дочь Джулиано, богатого вдовца и яро поддерживающего фашистское движение. Мария отвечает Тони взаимностью, но её отец решительно
Мариана, 23 года, протирает пот со лба в цеху фабрики по пошиву джинс в Сан-Паулу. Игла швейной машинки ломается, вонзаясь в палец — кровь смешивается с синей ниткой. «Опять перерабатываешь», — бросает Роза, соседка по конвейеру, разворачивая смятый сэндвич с ветчиной. Мариана молчит, достаёт из рюкзака потрёпанный блокнот: внутри — билет на автобус до Рио-де-Жанейро и расписание кастингов в ночных клубах. В раздевалке Роза спрашивает: «Сколько ещё будешь молчать на проходной?» Ответ — стук
Сара, медсестра из муниципальной больницы Сан-Паулу, каждый день протирала полы хлоркой, пока не встретила Рикардо — фотографа, который снимал репортаж о буднях отделения. «Твои руки дрожат сильнее, чем у моих пациентов», — бросила она, заметив, как он перематывает плёнку. Он принёс ей на следующий день фото: её силуэт у окна морга, залитый красным светом неона. «Это не я», — усмехнулась Сара, но спрятала снимок в карман халата. Вечерами они сидели в его квартире над баром «Казабланка», где на
Шику, седой рыбак с шрамом на левой щеке, каждое утро выходил в залив Гуанабара на потрепанной лодке *Maré Alta*. В ржавом ящике под скамьей лежали фотографии покойной жены и пузырёк кашасы. «Деду, опять тухлую сардину принесёшь?» — кричала внучка Лусия, развешивая сети на балконе фавелы. Он бурчал в ответ: «Раньше за один заброс два ведра набивал — а теперь и эта гниль за счастье». По вечерам Шику чинил снасти под рокот телесериалов из соседних домов, замечая, как пластиковые пакеты вместо
Карлос, механик из фавелы в Сан-Паулу, чинил разбитый мотоцикл «Кавасаки» 1983 года, когда к нему ворвался Маркос, его сосед-репортер. «Опять эти *мерда* из полиции закрыли доступ к зоне возле старого дока, — выдохнул Маркос, размахивая диктофоном с треснутым экраном. — Говорят, там нашли каменные блоки с символами, как в тех твоих бредовых историях про Атлантиду». Карлос вытер руки промасленной тряпкой, усмехнулся: «Тебе просто сюжет нужен, пока редакция не уволила». Но к ночи, пока они пили
Рикардо, 28 лет, автомеханик из Куритибы, получает конверт с ключом после смерти отца-алкоголика. Внутри — адрес съемной квартиры в Сан-Паулу, район Барра-Фунда, где пол в комнате усыпан пустыми бутылками *cachaça* и вырезками из газет 1980-х. Соседка-вдова, поливающая герань на балконе, бросает: *«Он всегда носил тот чёрный пиджак, даже в жару. Спроси про Эстелану»*. Под отслоившимися обоями Рикардо находит папку с документами на ранчо в Мату-Гросу и фотографией женщины в платье с кружевным
Представляешь, две сестры-близняшки — Марали и Аналу — с детства жили как в плохой мелодраме. Разлучили их после какого-то ужаса с братом (детали, видимо, слишком жесткие для семейного ужина). Одна вкалывала с подругой Эдинеей на рынке — сумки женские продавали, ругались с клиентками из-за скидок. Другая — принцесса в золотой клетке: муж Пауло Элио, особняк с колоннами, шмотки из бутиков… Но ты же знаешь, как это бывает — даже шампанское приедается. Встретились как-то на семейной посиделке
Знаешь, история эта — прямо как жизнь: сложная, с горьковатым послевкусием. Трое ребят выросли в приюте у Салмы и Джилсона — таких, знаешь, вечных трудяг, которые вкладывали душу, но денег-то всегда в обрез. И вот судьба раскидала их, как карты. Аморе повезло — её удочерила эта самая Барбара Эллен, женщина с аристократическими манерами и толстым кошельком. Девчонка выросла, получила всё: образование, работу на ТВ… Ну прям золотая клетка, только с возможностью карьерного роста. А вот Бенто — тот
Знаешь, есть такие фильмы, которые будто забираются под кожу и сидят там годами. Вот этот... Ну, тот самый, где всё вертится вокруг невысказанного, вокруг этих нервных пауз, когда герои буквально разговаривают глазами. Помнишь сцену в дождь? Я до сих пор мороз по коже чувствую — капли по стеклу, а они стоят в метре друг от друга, и между ними целая вселенная обид и «а что если». Честно, после первого просмотра я дня три ходил как оглушённый. Не из-за сюжета даже, а из-за этой давящей тишины,
Вот, смотри: Жулия Ассумпсао — вроде бы идеал. Красивая, умница, во главе модного бренда нижнего белья, который её мать когда-то создала. Но если копнуть глубже… Ох, эта её бабушка, Бия! Та ещё тиран в юбке. Вечно шипит, что Жулия — не Стелла, та самая легендарная красотка 60-х, чьи фото и сейчас взрывают инстаграм. Мол, мать — икона стиля, а дочь? Просто «управленец в очках». А ещё этот вечный груз вины! Представляешь: в восемь лет Жулия уговорила родителей полететь куда-то, а самолёт
Представляешь, у каждой семьи свои скелеты в шкафу, но у Говейя — целое кладбище! Вот Бети, например... Знаешь, как бывает — влюбилась в юности, забеременела от кого-то не того, а тут Эужениу, как ангел, появляется: «Люблю, ребенка твоего как своего приму!» Романтика, да? Ан нет — малыш-то умер после родов. Ну, думала Бети, закрыла ту страницу. Вместе с мужем бизнес построили — велосипеды там, спорттовары. Трое детишек в роскоши вырастили. Всё гладко, как шелк. А потом бац! Эужениу на смертном