Ян Батори

Варшава, 1946. Марек Ковальский, тридцатипятилетний адвокат с подпаленным рукавом от кофе, сидит в кабинете с отслаивающимися обоями. На столе — папка дела № 218: расстрел семьи Гурских в 1943-м. Из окна виден кирпичный забор, испещренный пулевыми отметинами. Вечером к нему стучится женщина в выцветшем плаще — Ханна Врубель, бывшая медсестра госпиталя в Кракове. "Вот," — протягивает потрепанную тетрадь, — "писал мой брат, пока его не забрали в гестапо. На последней странице —