Юки Огава

Акико, пятнадцати лет, каждое утро перед школой помогает бабушке разгружать корзины с кальмарами на рынке Сакурадзима. "Опять трещина растёт", — бормочет старуха, указывая на черный камень у входа в порт, обвязанный выцветшими верёвками. После уроков Акико, пряча от одноклассников потёртый свиток с картой острова, пробирается в запретную пещеру за маяком, где натыкается на горящие в темноте синие глаза. "Ты разбила печать", — говорит девушка в рваном кимоно цвета морской
Кэйсукэ, младший клерк с вечным пятном от кофе на галстуке, каждую пятницу задерживался у витрины магазина «Luna» возле станции Сибуя. Там он впервые заметил Ханаэ, поправлявшую этикетки на коробках с колготками. «Это для подруги?» — спросила она, когда он наконец зашёл внутрь, держа в руках упаковку с пометкой «40 denier». Вместо ответа он пробормотал что-то о текстуре, похожей на осенний туман, и попросил показать модели без швов. Они разговорились у кассы: она призналась, что ненавидит
Сакура замечает тени у школьных ворот каждое утро — полупрозрачные фигуры, цепляющиеся за фонарные столбы. На уроке математики она рисует их в тетради, пока учитель пишет уравнение на доске. «Эй, ты опять витаешь где-то?» — одноклассник Юки бросает в нее смятым листком. На обратном пути Сакура останавливается у заброшенного киоска с раменом, где дух старухи в засаленном фартуке моет посуду. «Почему вы не уходите?» — шепчет девочка, но старуха лишь указывает на трещину в стене, из которой
Станк, закинув ноги на стол в своей квартире с облупившимися обоями, тыкает пальцем в записи о встрече с эльфийкой: «Слишком церемонно, как будто чай с королевой пьешь. Хотя…» Зель, развалившись на диване с дырявой обивкой, хрипло смеется: «Ты просто не смог её разговорить. Помнишь ту гарпию? Она тебе всю спину исцарапала, а ты поставил ей пять звезд!» За окном, между криками уличных торговцев, мелькают вывески таверны «Клык и Коготь», куда они тащат Халка, вечно путающего адреса. Тот, кряхтя,
Представь: обычный понедельник, метро забито под завязку, а ты вдруг замечаешь её — Ай. Неловко улыбаетесь друг другу между толчеи, будто в этой безумной толкучке только вы двое и есть. И вот уже каждую неделю в один и тот же день он, как заведённый, мчится в подземку, чтобы… что, собственно? Притворяться её бронежилетом от локтей и сумок уставшей толпы? Смешно, да? Но в этой истории всё так и крутится: он прикрывает её спиной в вагонах, где люди как селёдки, а она то ли смеётся, то ли
Представляешь, моя девушка вдруг стала главной в школьном совете! До сих пор смешно вспоминать, как она ворчала, что это "сплошная бюрократия", а теперь сама заседает с важным видом и раздает задания. Говорю ей: "Ты хоть успеваешь уроки делать?" — а она в ответ только глаза закатывает. Честно, иногда ревную — ну не к людям, а к этим её протоколам и собраниям. Зато как гордо было, когда её в коридоре все "президентом" звать начали. Я, конечно, прикалываюсь: