Том Грин тащит камеру через цех вьетнамской фабрики, где бетонные чаны с гниющей рыбой стоят под ржавыми вентиляторами. Мэнни, менеджер в засаленном комбинезоне, тычет палкой в гущу, бурчит: *«Вы, американцы, зря морщитесь — это не вонь, это аромат прибыли»*. Том, прижимая рукав к носу, лезет в чан, вытаскивает скользкую тушку, кривляется: *«Пару дней назад это ещё было рыбой, да?»*. Рабочие в резиновых сапогах смеются, перебрасываясь кусками кильки через конвейер. В техасском магазине
Шерман ковыряется в двигателе старого пикапа, пальцы в масляных пятнах. В кафе "У Дотти" он каждый день берет черный кофе и смотрит, как барменша вытирает потрескавшуюся стойку тряпкой. «Опять этот стук?» — Дотти ставит ему кружку, не глядя. «Как моя башка после твоего виски», — хрипит он, закуривая сигарету у выхода. Дома Лора, сестра в растянутом свитере, кидает ему в лицо пачку счетов: «Через месяц свет отключат». Дейв, сосед с облезлым трейлером, зовет на озеро, но Шерман машет
Представь: джазовые клубы 50-х, сигаретный дым кольцами под потолком, а за роялем — парень, который вместо аккордов внезапно разгадывает головоломки убийств. Вот так и закрутилось! Сначала кажется — ну, пианист, сыщик, что может пойти не так? Ан нет, сюжет несётся как тот экспресс с сорванными тормозами. То ли дело в саксофоне за стеной, то ли в слишком уж подозрительном взгляде контрабасиста — герой путается в паутине, а зритель вместе с ним. Мурашки по коже, когда понимаешь: каждая находка в
Знаешь, есть такие истории, которые хватают за горло и не отпускают. Вот как эта — про старика Джонаса, который тащит на себе и дочь Синтию, и приёмного сына Девона. Начинается всё в пыли техасских нефтяных вышек, где пахнет потом и мазутом, а заканчивается… ну, в общем, там, где стены пахнут деньгами и предательством. Эти двое — Синтия и Девон — огонь и бензин. То вцепятся друг в друга как одержимые, то разлетаются, оставляя ожоги. Война, подожжённые особняки (ох, эти их семейные ужины!),