Эндрю Гот

Эмили Кроули, пятнадцатилетняя дочь часовщика, каждое утро протирала витрину семейной лавки на Брик-лейн. Запах машинного масла смешивался с ароматом свежих булочек от соседней пекарни. В кармане её передника лежала записка от отца: *«Не трогай механизм с медным шестерёнком — клиент заберёт к полудню»*. На разбитой мостовой она заметила Томаса Грина, рыжего курьера из доков, который прятал под плащом потрёпанный ящик с выцарапанной буквой «W». «Эй, часы починишь?» — бросил он, смахивая дождь с
Ох, этот фильм — будто дикий вихрь из пыли, револьверов и чего-то... нездешнего. Представь: крутой стрелок с темным прошлым, который, кажется, перестрелял пол-штата, вдруг обнаруживает, что его старые грехи не хотят оставаться в могилах. В прямом смысле! Эти бедолаги восстают — облезлые, зловонные, с глазами как мутные лужи — и явно не для того, чтобы поболтать о погоде. Честно, я до сих пор вздрагиваю, вспоминая, как он, такой весь брутальный и видавший виды, вцепляется в рукав какого-то
Вот, представляешь: Джон Дарк, обычный коп, годами работавший с Мортом Шейдом — его учителем, чуть ли не отцом — в один миг теряет всё. Морт погибает на задании, а Джона… Джона рядом не оказалось. Чувство вины, адское, как ожог. Но самое дикое? Когда он примчался туда, сердце бешено колотилось — а Морт-то живой! Стоит, улыбается, как ни в чем не бывало. Ну, почти. В глазах что-то… ледяное. А потом началось. Те самые ублюдки, которых они с Мортом годами не могли достать, стали всплывать в