Эмили Кларк, 19 лет, рыжий шарф с дыркой от сигареты, копается в коробке с письмами покойной матери в съемной квартире в Дублине. Находит конверт с адресом в Ливерпуле и фото мужчины, похожего на нее. В автобусе до парома Лиам О’Нил, куртка в заплатках, ставит чемодан с треснувшим колесиком на сиденье: «Ты тоже бежишь от дождя или к нему?» Она молчит, перебирает мелочь для автомата с шоколадками. В порту Белфаста дождь стучит по крыше зала ожидания, где Шон Малруни, тату орла на шее, роняет
Лайла, 24 года, каждое утро протирает стойку в кафе *Black Sparrow* на окраине Лондона. В углу сидит Джонас, её младший брат, копается в старом ноутбуке с отклеившейся наклейкой *"Ctrl+Alt+Delight"*. Он ворчит: «Опять эти странные заказы в системе — шесть эспрессо на имя «Красные тени». Кто пьёт столько кофе в три ночи?» За окном дождь стучит по мусорным бакам, заляпанным граффити с цифрами *09.11.22*. Лайла замечает, что клиент в чёрном пальто второй день оставляет под чашкой смятые
Эмили и Том, пара из Бристоля, переезжают в полуразрушенный особняк в Норфолке, доставшийся им от тети Мэйбл. Пока Том ковыряется в проводке на кухне, Эмили находит в каминной полке пожелтевшие фотографии с подписью *"Артур и Лидия, 1923"*. За стеной слышится скрип — как будто кто-то царапает обои. "Это крысы", — бурчит Том, но Эмили замечает на подоконнике отпечатки детских ладоней в саже. Ночью их дочь Софи просыпается от смеха в пустом коридоре; наутро в её тетради по
Ян Ковальски, плотник из Кракова, втирает угольную пыль в ладони, чтобы скрыть свежие царапины от лома. Под барак №7 он копает тоннель шесть месяцев, пряча землю в карманы умерших — охрана не обыскивает трупы. Его сосед, подросток Людвиг, крадет гвозди из столярной мастерской: *«Слесарь спит, как убитый после водки. Бери со второго ящика»*. По ночам Ян шепчет планы медсестре Ханне, которая меняет бинты в лазарете — она рисует карту патрулей на обрывках этикеток от лекарств. 23 октября 1944 года
Эйден, бывший боксер с шрамом над бровью, моет пивные кружки в отцовском пабе «Якорь». Туманный прибрежный городок: ржавые траулеры у доков, запах гниющих водорослей. Джимми, его друг детства в потрепанной куртке, вваливается внутрь, стуча каблуками по линолеуму. «Шон исчез. Три дня. В порту видели, как он с этими ублюдками из контейнеров разгружал ящики», — голос Джимми дрожит. Эйден вытирает руки о фартук с пятнами гуляша: «Полиция?» — «Они мусор сгребли у маяка. Не Шона». За окном воет
Джесс, 28 лет, в пятничный вечер протирала стойку паба «Королевский дуб» в Хэкни. Её рыжие волосы пахли жареным луком из кухни, а под фартуком торчала потрёпанная тетрадь с текстами песен. «Слушай, если я спою как Эми Уайнхаус в субботу, они точно заметят?» — спросила она Итана, парикмахера с синими прядями в волосах, который чинил микроволновку за баром. Он протянул ей парик из синтетических чёрных локонов: «Бери это. И перестань дрожать — в прошлый раз ты уронила пивную кружку, когда Билл из
Влетает наш Крис на два года в этот жутковатый борстальский лагерь — а там, брат, даже воздух какой-то спёртый, будто стены давят. Надзиратели издеваются как хотят: то стукнут за взгляд не тот, то паёк отберут — живи голодом. Парень вроде тихий, голову вниз — лишь бы срок скорее прошёл, но как тут затихнешь? Сокамерники то подначку устроят, то в карты втянут, а то и вовсе втюхают какую-нибудь авантюру. Вот и верь после этого, что «отсидишься в уголке». То один приставучий тип норовит в долги
Знаешь, иногда попадаются фильмы, после которых сидишь и думаешь: "Ну как так-то?!" Вот эта картина... Ого. С первых кадров будто тебя вцепили в кресло — тишина, мрачные взгляды, а потом бац! Всё взрывается, как спичка в бензобаке. Там такие повороты, что к середине уже не понимаешь, кто прав, а кто вообще живым останется. Честно, я не ожидал, что криминальная тема может так выворачивать наизнанку. Герои — не шаблонные злодеи с пистолетами, а живые люди, которые то тебя бесят, то