Бурак Мюждеджи

Эмир, 23 года, моет чашки в кафе на перекрестке Истикляль и переулка с граффити. Селедочные запахи с рыбного рынка в Кадыкёй смешиваются с корицей из пекарни через дорогу. «Опять забыл выбросить мусор?» – бросает Айше, поправляя платок на голове, когда замечает переполненное ведро. Она приносит ему пакет с симитами, пока он вытирает разводы на столешнице из сколотого мрамора. По вечерам он смотрит, как паромы уплывают к Эминёню, считая чаек с обожжёнными крыльями. В пятницу мать звонит из
Эмир, бывший таможенник с шрамом над бровью, копался в кипе счетов-фактур, разложенных на столе из некрашеного дерева. В конторе на третьем этаже дома в Каракёе пахло кофе из автомата и пылью от старого ксерокса. Зейнеп, его напарница в потертых джинсах, щелкала жвачкой, сравнивая распечатанные SMS: «Смотри, 14 октября — три поставки в Измир, а у тебя в декларации пусто». За окном гудел трамвай, когда Эмир достал из сейфа фотографию грузовика с размытыми номерами — тот самый, что видели возле
Эмир, 17 лет, в рваных кедах топчет мокрый асфальт возле Галатского моста. Он роется в кармане старой ветровки, достает смятый конверт с рецептом — аптекарша в Эминёню сказала, что для лекарства матери нужны корни шафрана с черного рынка. "Береги паспорт", — хрипит Лейла, его сестра, завязывая платок на голове перед сменой в ткацкой мастерской. В ларьке с симитами Эмир краем глаза ловит спор двух стариков о ценах на чай: "Раньше лира как железо была, а теперь…" — и прячет