Сергей Головецкий

Кирилл, инженер-строитель из Вологды, случайно находит в сарае заброшенной дачи под Подозерьем ящик с письмами 1943 года и картой, помеченной крестом у старой мельницы. Хозяйка, Лидия Павловна, ворчит, перебирая вязаные носки: «Дедушка мой с фронта не вернулся, а бабка до восьмидесятых эти бумаги под половицей прятала». Ночью Кирилл раскапывает ржавую каску с дыркой от осколка, а под ней — люк. «Тут не бункер, а могила», — бормочет напарник Артём, когда фонарь выхватывает кости в обмотках. В
Хм, интересно, почему именно «Вишнёвый сад» Чехова стал тем самым спектаклем, который поставили в Японии после всех ужасов Хиросимы и Нагасаки? Вроде бы русская классика, далёкая от японской реальности… Но, видимо, там что-то есть такое универсальное, что цепляет людей вне времени и культур. Ну, правда, как объяснить, что уже больше века режиссёры со всего мира — от Германии до Азербайджана — не могут оторваться от чеховских пьес? То ли дело в этих вечных темах — потеря, надежда, нелепость