Одна единственная ночь (1939)

Эйнар, хирург с обветренными от ночных дежурств руками, натыкается на Маргарету в переулке за театром *Стуре*. Она, в платье с выгоревшими на фабричной окраине цветами, вытирает сажей ладони — только что чинила печь в общежитии для работниц. «Вы случайно не видели, куда ветер унес мой платок? — спрашивает она, не глядя. — Синий, с дыркой от гвоздя». Он молча достаёт из кармана халата смятый шёлк, пропитанный запахом антисептика. Платок — не её, но Маргарета забирает его, пряча в рукав. Завтра она узнает, что этот клочок ткани связан с исчезновением её соседки, Лотты, чьи письма из Германии пахли дымом, а не чернилами.

В портовом кабачке *Тре рузор* Гуннар, друг Эйнара, роняет фразу о «грузах, которые не стоит разгружать» — речь о ящиках с маркировкой *Bofors*, спрятанных в трюме под мешками кофе. Маргарета, подслушав, вспоминает, как Лотта шила подкладку для чьей-то шинели, повторяя: «Они здесь, под пуговицами». Эйнар, вскрывая тело рабочего с ожогами от кислоты, находит в желудке крошечный свёрток с плёнкой. «Сфотографировал не то, — бормочет он, — теперь тебя утопили за это в портвейне». Ингегерд, рыжеволосая подруга Маргареты, разбивает бутылку пива *Pripps* о стену цеха: «Лотта не сбежала. Ей перерезали горло те, кто боится теней от фонарей». Запах солёных водорослей с залива смешивается с машинным маслом, пока они роются в её чемодане, находя подкладку с выдранными пуговицами.