Где-то в Берлине (1946)

В разрушенном подвале на Шпреевальдерштрассе, Лина Шульц, вдова 28 лет, чинит радиоприемник, украденный у советского патруля. Ее восьмилетний сын Томас собирает осколки кирпичей для бартера с соседями: «Дядя Эрих сказал, за пять штук даст картофелину». В полуразрушенной аптеке на углу, бывший санитар Карл Беккер, 34 года, прячет флакон морфина под досками пола — его настойчиво ищет пожилая фрау Винтер, чей сын умирает от гангрены. По вечерам Лина подслушивает передачи BBC, записывая обрывки новостей на оберточной бумаге, пока Томас спит, завернутый в штормовую куртку отца.

На рыночной площади в Кройцберге польский торговец Марек меняет сигареты на кастет, выкованный из рельсового крепления. «Три пачки — и не спрашивай, откуда табак», — бормочет он, пряча товар под телегу с дыней-горлянкой. Лина сталкивается с Карлом у колонки с водой: он моет окровавленные бинты, она пытается достать ведро, застрявшее в ржавой трубе. «Ваш Томас… вчера спрашивал, почему у меня дрожат руки, — говорит Карл, не глядя. — Скажите, что это от холода». Позже, разбирая завалы в разрушенной школе, Томас находит письмо 1943 года с печатью вермахта — адрес стерся, но подпись в конце: «Ваш Ганс». Лина сжигает конверт в печке-буржуйке, заметив ту же фамилию в списках пропавших из ратуши.