Наше сердце (1947)

Иван, плотник с обветренными руками, каждое утро шагал от коммуналки на Невском к развалинам завода. Там, среди ржавых балок, он сталкивался с Ольгой — санитаркой, носившей мужской бушлат поверх платья. «Опять кирпичи счёт теряешь? — бросала она, перевязывая порезы на ладони у подростка-подсобника. — Вчера Семёныч с третьего участка два мешка цемента за козьи ноги выменял». В обеденный перерыв, жевая чёрный хлеб с горчицей, Иван мастерил куклу для дочки Ольги из обрезков жести — пальцы дрожали от холода, оставляя на металле потёки ржавчины.

Заводская столовая стала узлом сплетен: Николай, бригадир с шрамом от осколка на щеке, шептался с женщиной в габардиновом пальто у кипятильника. «Сарафанное радио врёт, — царапал голосом пожилой токарь, вытирая ладони о промасленные газеты. — Паёк урезали не из-за саранчи в Казахстане, а потому что вон те…» — кивок в сторону кабинета директора. На следующее утро Ольга обнаружила в рюкзаке свёрток с сахарином и запиской: «Для Машки. Не болтай». Через неделю её перевели в детский дом на окраине, где она разрисовывала койки углём, пока дети доили в подворотне дворнягу с перебинтованной лапой.