Лапинлахти. Мать дочери (2021)

Элина, затягивая сигарету у старого причала, разглядывала дочь Айно, копошащуюся в рюкзаке с аптечными пузырьками. «Ты думала, я не замечу, что подменила антидепрессанты витаминами?» — бросила она, разбивая льдинку ботинком. Айно, не отрываясь от перевязки царапин на коленях (упала возле заброшенной лодочной станции), процедила: «Бабушка Мико сказала, ты и сама перестала их пить в моем возрасте». Дом — серый сруб с облупленной голубой краской — стоял в трехстах метрах от озера, где Элина в 16 лет чуть не утопилась, запутавшись в сетях. По вечерам Мико ставила на стол копченого сига, приговаривая: «Ешь. У тебя кости как у воробья», — и тыкала вилкой в тарелку.

Айно нашла в сарае коробку с дневниками Мико — 1974 год, чернила выцвели, но фраза «Юхани обещал увезти меня в Турку, но отец поджег его лодку» повторялась как заклинание. Юхани, теперь седой рыбак с перекошенным от артрита пальцем, таскал им дрова и ворчал: «Твоя мать до сих пор пахнет керосином». Когда Айно принесла ему фотографию из коробки (Мико в платье с ромашками, Юхани с гармонью), он выронил кружку: «Она же клялась всё сжечь». На рассвете Элина, обнаружив дочь спящей в лодке с треснувшим веслом, впервые за годы обняла ее, прижавшись щекой к колючему свитеру. «Завтра починим», — прошептала, глядя на ржавый якорь, а Айно спрятала в карман ключ от сарая, зная — Мико запирает там ружье.