Бебиа, по моему единственному желанию (2021)

Леван, грузинский художник с облупленными красками на ногтях, торгует эскизами возле метро Руставели в Тбилиси. Эмили, британка в помятом тренчкоке, замечает его набросок полуразрушенной церкви в горах Кахети. «Сколько?» — тычет пальцем в лист, смешивая русские и английские слова. Он молча рисует её портрет на обороте меню кафе «Шоти», где пахнет жареным лобио. «Зачем тебе эта руина?» — она достаёт потёртую фотографию идентичного здания из архива лондонского университета. Леван хмурится: «Там мой дед исчез в 1983-м. Искал фрески».

Через неделю Эмили роется в подвалах Британского музея, находя письмо 1924 года о грузинском реставраторе, который вывез фрагменты росписи в Англию. Звонит Левану: «Твой дед не воровал. Его обманули». В трубке — шум тбилисского рынка, крики торговцев. На следующий день в её квартиру в Камдене врывается мужчина в чёрном — арт-дилер Макс, требует координаты церкви. «Сожгу всё, как тогда», — бросает, разбивая рамку с эскизом Левана. Эмили мчится в аэропорт Хитроу с поддельным паспортом. В самолёте дрожащими пальцами пишет СМС: «Встречай у монастыря Вардзиа. Они знают про нас».