Каденции (2010)

Лиза, семнадцать лет, каждое утро переходит Садовую улицу, сжимая потёртый футляр со скрипкой. В консерватории на Невском её ждёт треснувшее зеркало в раздевалке и запах лака от инструментов, смешанный с дешёвым кофе из автомата. После уроков она прячется в дворе-колодце возле своей хрущёвки, где Максим, сосед с пятого этажа, рисует на стене гаража силуэты птиц аэрозолем. «Опять твой Петрович орал из-за Шостаковича?» — смеётся он, вытирая краску с пальцев об рваные джинсы. В кармане куртки Лизы звенит мелочь — ровно на два билета до Парголово, куда они сбегают в субботу, чтобы слушать шум озера через наушники с разбитым аудиоплеером.

В старом пианино у бабушки в Колтушах Лиза находит письмо 1967 года, засунутое между струн: «Если играть «Лунную» на третьей скорости, слышится марш». На обороте — адрес квартиры в Доме на набережной, где жила пианистка Анна, исчезнувшая перед гастролями в Прагу. Максим, разбирая коробки с плёнками в заброшенном кинотеатре «Родина», находит её концертную запись. «Смотри, у вас одинаковые родинки на запястье», — тыкает он в экран смартфона, пока Лиза пытается повторить Аннину импровизацию на расстроенном рояле. Утром в консерватории Пётр Ильич ломает её диск с миксами, где соната Бетховена наложена на биты: «Это не музыка, это шипение из чайника!». Вечером Лиза ставит на подоконник свечу в стеклянной банке — как в кадрах из Анниного дневника — и решает сыграть на развалинах Балтийского завода, пока Максим проецирует на ржавые стены анимированные партитуры.