Без ума от Мамбо (2000)

Эйлин, 16 лет, в серой школьной форме с оторванной пуговицей на рукаве, каждый день после уроков мчится через дублинские переулки к заброшенному гаражу. Там Шейн, ее друг детства в замасленной робе, чинит «форд» 48-го года, ворча: «Опять твой мамбо? Папканусь — отец тебя с лестницы спустит». В подсобке, за ящиками с гайками, Эйлин тренирует шаги под треснувшую пластинку Чака Хиггинса, поправляя заколки в рыжих волосах. По субботам они пробираются в «Мамбо Парадизо» — танцзал с липким полом и красными шторами, где местные докеры спорят о футболе, а Эйлин в платье из перешитой занавески крутит *спираль* с мальчишкой из портового квартала. «Ты ж как та цыганская лошадь на ярмарке», — смеется Шейн, пряча зажигалки от хозяйки зала.

Отец Эйлин, Томас, находит под кроватью блестящие туфли с оторванной подошвой: «Танцы — дьявольская пляска! Лучше бы в церковном хоре пела, как сестра». Мать, Мэйв, ночью штопает юбку для конкурса в Белфасте, шепча: «Беги, пока он спит. Я с ним разберусь». В поезде Эйлин и Шейн красят губы помадой, украденной из универмага, смеются над трещиной в окне вагона. На сцене, под зеленый прожектор, Эйлин путает шаг — в зале свистят. Шейн выкрикивает: «Эй, рыжая! Вспомни, как мы у гаража!» Она срывает туфли, бьет каблуком по полу, завершая танец босиком. Возвращаясь, находят Томаса у вокзала — он бросает ей старую фотографию: «Твоя мать... тоже танцевала. Пока не вышла за меня». Дождь смывает тушь с ресниц Эйлин, пока они идут домой мимо темнеющих витрин.