Джейн Теннисон, детектив из лондонского участка в Ист-Энде, пробирается через кипы отчетов в своем кабинете с потрескавшейся краской на стенах. Запах старого ковра смешивается с дымом от сигареты коллеги, Билла, который ворчит: «Опять засыпала отдел бумажками?» На столе — фото убитой девушки с татуировкой в виде якоря на запястье. Джейн замечает следы инъекций, игнорирует насмешки и едет в морг. Патологоанатом, щурясь через очки, бросает: «Следы хлороформа. Но вы же не пропустите такое, мисс
Представляешь, девушка из высшего света — вся в кружевах и условностях — вдруг теряет голову от журналиста без гроша за душой? Ну знаешь, эта вечная история: умом она понимает, что в их мире 1800-х такое просто *невозможно*, а сердце-то рвётся наружу, прямо как те дурацкие паровозы, которые тогда только начинали грохотать. Всё в ней бунтует — хочется сорваться с цепи, забыть про салонные приличия и нырнуть в эту любовь с головой, будто в ледяную реку после бала. Аж мурашки, когда представляешь,
Знаешь, иногда натыкаешься на такие фильмы, которые будто за руку берут и ведут куда-то в детство. Помню, как случайно наткнулся на эту историю — думал, очередная милая сказка про рисование и школьные будни. Ан нет! К третьей серии уже сидел с комом в горле, пытаясь незаметно смахнуть слезу в подушку (признаюсь, стыдливо оглядывался — вдруг кто заметит?). Главная героиня — ну та, с вечным карандашом за ухом — такая знакомая, будто ты сам сидел с ней за партой в пятом классе. Её упрямое