Владек, щурясь от солнца, толкает Касю локтем в бок: «Смотри, электричка уже дымит у платформы». Они пробираются через толпу на станции в Плоцке, за спинами — мешки с бутербродами в вощёной бумаге и термос с холодным чаем. Сестра Каси, Марыся, не смеялась с прошлой зимы — после того, как сломала ногу, выходя из трамвая. «Там, в Гданьске, цирк гастролирует», — шепчет Кася, разворачивая карту с потёртыми уголками. В кармане у Владека — три злотых и стеклянный флакон из-под духов, который он сунул
Магда, парикмахер из варшавского района Прага, случайно находит в бабушкином комоде письма 1940-х годов. В них упоминается квартира на улице Злота, которую когда-то конфисковали у её семьи. Она уговаривает Якуба, бармена из соседнего кабака, подделать документы на наследство — вдвоем они состряпали фальшивую доверенность, используя старые чернила и фотографию покойной тётки. «Ты уверен, что эта мазня сойдёт за подпись нотариуса?» — бормочет Якуб, разглядывая бумагу под лампой. Они въезжают в
Кася, фармацевт из захолустной аптеки в Подгае, каждое утро раскладывала блистеры с антидепрессантами под жужжание неоновой лампы. Её брат Мацек, три года не могущий найти работу после увольнения с лесопилки, варил растворимый кофе в треснувшей кружке с надписью «Gdańsk’80», пока за окном дождь стучал по ржавым качелям. В четверг, когда местный фермер Зыгмунт пожаловался на пропажу шести овец («Следы вели к болоту, а там — тишина, будто лягушки перед грозой»), Кася нашла в кармане халата