1:11 (2021)

Кася, фармацевт из захолустной аптеки в Подгае, каждое утро раскладывала блистеры с антидепрессантами под жужжание неоновой лампы. Её брат Мацек, три года не могущий найти работу после увольнения с лесопилки, варил растворимый кофе в треснувшей кружке с надписью «Gdańsk’80», пока за окном дождь стучал по ржавым качелям. В четверг, когда местный фермер Зыгмунт пожаловался на пропажу шести овец («Следы вели к болоту, а там — тишина, будто лягушки перед грозой»), Кася нашла в кармане халата записку от соседки-пенсионерки: «Не ходите вечером в ельник». Мацек, смеясь, разорвал листок: «Бабка Ванда опять пугает призраками лесника». Но ночью, спотыкаясь о корни у ручья, они наткнулись на металлический ящик размером с чемодан — поверхность покрывали выщербленные руны, пахло жжёной резиной. «Открываем», — Мацек потянул за заклинивший замок. Кася схватила его за локоть: «Ты видел, как дрожала земля? Это не артефакт — ловушка».

Через три дня пан Юрек из мясной лавки забыл, как резать колбасу, а на стене заброшенной мельницы появились те же руны, что и на ящике — синей краской поверх граффити с пьяным троллем. Кася, листая в библиотеке пожелтевший дневник инженера Стефана Вишневского (1967 г.), нашла чертёж подземного бункера под котельной. «Они пытались запечатать его свинцом, — шептала она, проводя пальцем по схеме. — Но волны продолжали расти…» Мацек, тем временем, собирал в гараже самодельный детектор из старого радиоприёмника: «Он шепчет, когда никто не смотрит. Даёт цифры — 1:11, 2:22…» Его руки пахли машинным маслом, глаза покраснели от бессонницы. Когда Кася разбила топором ящик у мельницы, из трещин хлынул свет, похожий на северное сияние. Мацек закричал: «Ты уничтожила ключ!» — но через секунду оба смотрели, как облака над котельной свернулись в спираль, окрашивая лужи в ртутный цвет.