Клаус Манхен

В степях к северу от Гоби старый охотник Ардан находит в высохшем русле реки обломки керамики с неизвестными символами. Его дочь Сара, одетая в выцветший халат с заплатками на локтях, пытается расшифровать знаки, сравнивая их с отметинами на камнях урочища Харгай. «Это не монгольское письмо, — бормочет она, проводя пальцем по трещине. — Похоже на карту… но куда?» Тем временем в улан-баторском порту немецкий инженер Курт в кожаном пальто с оторванной пуговицей передаёт местному проводнику ящик с
Лиза Мюллер, в рыжем свитере с капюшоном, каждое утро протирала пыль с пианино «Blüthner» в своей берлинской квартире на улице Шпреевальд. Её сосед Томас Браун, таская виолончель через двор, кричал из-за забора: «Опять играешь тот этюд Шопена? Слезами слушателей не напоишь». В консерватории, за чашкой эрзац-кофа из автомата, их учитель г-н Вебер тыкал пальцем в помятые ноты: «Ваше поколение путает экспрессию с истерикой. Вот, Мюллер, попробуйте это — соната 1823 года, владелец умер, не
Знаешь, иногда жизнь преподносит такие сюрпризы, что дух захватывает. Берлин, 1943-й — казалось бы, кроме грохота бомб и страха в глазах прохожих, там не могло быть ничего. Но Фелис... Ох уж эта Фелис! Представь: мать четверых детей, каждый день — пеленки да очереди за хлебом. Рутина, как серое небо над разбитыми улицами. А потом бац! — встречаешь человека, и всё летит кувырком. Она же, наверное, сама сначала не поняла, что происходит. То ли любовь, то ли безумие — в такое время грань