Рональд Патрик Томпсон

Элиас Грей, бывший сапёр, чинит разбитую Toyota Corolla 98-го года в гараже на окраине Чикаго, когда по радио передают о стрельбе в аптеке на 5-й авеню. Он вытирает руки промасленной тряпкой, оставляет дочь Миа, 15 лет, с соседкой-пенсионеркой и едет на место. Внутри аптеки двое в чёрных балаклавах бьют кассира-студента — Элиас хватает монтировку, ломает одному руку, второму пробивает колено. «Ты вообще кто?» — хрипит раненый. «Сосед», — бросает Элиас, не замечая камеру над входом. Наутро в его
В середине ноября Мире приходится задерживаться допоздна в типографии «Сосна», переделывая макет сборника рождественских историй. Ее начальник, Грег с вечно заляпанной кофейными пятками рубашкой, бросает: *«Клиент хочет больше гирлянд на обложке, даже если это похоже на новогодний взрыв в магазине дешевого декора»*. По дороге домой, в переулке за кафе «Бобровый хвост», она сталкивается с Лиамом — парнем из ее университетской группы, который теперь развозит книги на потрепанном зеленом
Представь, как это — разогнаться так, что звёзды за иллюминатором превращаются в сплошные полосы, а время начинает пульсировать, как сердце после спринта. Вот он, обычный парень в скафандре (ну ладно, не совсем обычный — всё-таки гений с погонами), жмёт кнопку, и… бац! Все эти учебники физики, которые твердили, что свет — это предел, вдруг улетают в мусорку истории. А он сидит там, в кабине, с кофе в невесомости, и думает: «Чёрт, а что если мы просто боялись помечтать громче?» Мне вот иногда