Джейсон Шах

В переулках Джайнагара, заваленных обрывками шелковых тканей и глиняными черепками, Лалита Мукерджи копалась в старом сундуке с потрескавшейся фурнитурой. Её брат Арджун, в засаленной рубашке, тыкал пальцем в счет за аренду лавки: *«Отец оставил нам долги, а не бриллианты. Даже краску для эмали не купим»*. Лалита вытащила из-под груды медных заготовок потёртый дневник с пометкой *«Шах-Джаханпур, 1947»* — там были чертежи броши в форме павлина, которую их дед делал для раджи. За окном уличный
В пыльной деревне близ Раджастана 16-летний Адитья чинит велосипед у лавки с треснувшими глиняными горшками. Его сестра Лила, протирая лицо краем сари, бросает: «Папа сказал — если к вечерню не вернёмся в дом, оставит нас здесь с голодными шакалами». На улице, между лавками со специями и сушёным манго, мечется переодетый в торговца британский шпион Марк, роняя монеты из кармана: «Где ваш староста? Мне нужны карты колодцев». За углом, в полуразрушенной мечети, мусульманка Фарида прячет под