Ншут Ле Тхьен

Хоанг, парень с рыбного рынка в Ханое, подметал чешую у прилавка тётки Май, когда услышал, как двое в кожаных куртках обсуждают «груз из Хошимина». «Если соль засохнет, клиент заплатит кровью», — бросил старший, разминая шрам на скуле. На следующий день Хоанг нашёл в ящике с кальмарами пистолет Макарова, обёрнутый в газету с кроссвордами. Старик Тьен, чинивший сети в порту, выхватил оружие: «Думал, слепой? В Сайгоне такими игрушками крыс травили», — и сунул ему в руку конверт с адресом
Лан, 27 лет, возвращается в ханойский дом после смерти матери Хыонг. В комоде с выцветшими зелёными шторами она находит пачку писем 1994 года, перевязанных аптечной ниткой. Соседка Тхао, разбирая коробку с ритуальными благовониями, бросает: *«Она просила отдать тебе только если умрёт до твоего рождениядиня»*. В нижнем ящике – рецепты на *«Циклофосфамид»* и чеки из клиники «Минь Там», спрятанные под фотографией, где Хыонг держит новорождённую Лан в ситцевом одеяле с вышитыми карпами. На рынке
Ли Мин Хо, студент из Сеула, приезжает в Ханой по письму с адресом «ул. Фан Динь Фунг, 44» — там упоминалась его покойная мать. В полуразрушенном колониальном доме пахло жасмином и плесенью, а на кухне он натыкается на Нгуен Тхи Лан, местную официантку, которая рылась в ящике с обгоревшими фотографиями. «Твоя мать — в чёрном платье, с родинкой на шее?» — спросила она, не отрываясь от снимка 1998 года. Гул кондиционера прервал её: «Моя сестра исчезла здесь на прошлой неделе. Искала… *их*». Она