Эйнар вытаскивает Маргрете из окна дома престарелых на окраине Копенгагена — её хрупкие пальцы цепляются за подоконник, пока он ругается на скрипучую раму. «Если я ещё раз увижу эту кашу, сам в окно выброшусь», — бормочет он, запихивая в рюкзак банку брусничного варенья и потрёпанную карту Швеции. Они садятся на ночной поезд до Стокгольма, пряча бутерброды с селёдкой в карманы пальто. В купе Ларс, которого нашли на вокзале за игрой в шахматы с незнакомцем, достаёт фотоальбом с пожелтевшими
Знаешь, как бывает — живешь, кажешься себе таким идеальным, а потом бац! И понимаешь, что забыл самое важное. Вот как этот пианист, Цеттерштрём. Годами в Нью-Йорке блистал, а вернулся в Копенгаген — и будто пустой. Все эти аплодисменты, слава… А внутри — дыра. Как будто кто-то вырвал страницы из его же жизни. И ведь смешно: он-то думал, что бежал от скуки, а оказалось — от себя. А потом эта случайная встреча. Проводник из «зоны» — места, о котором шепчутся, но в которое не верят. Ну типично,