Старики (2009)

Эйнар вытаскивает Маргрете из окна дома престарелых на окраине Копенгагена — её хрупкие пальцы цепляются за подоконник, пока он ругается на скрипучую раму. «Если я ещё раз увижу эту кашу, сам в окно выброшусь», — бормочет он, запихивая в рюкзак банку брусничного варенья и потрёпанную карту Швеции. Они садятся на ночной поезд до Стокгольма, пряча бутерброды с селёдкой в карманы пальто. В купе Ларс, которого нашли на вокзале за игрой в шахматы с незнакомцем, достаёт фотоальбом с пожелтевшими снимками. «Смотри, это ты, Эйнар, на той рыбалке в ’65», — тычет он в размытое изображение. Маргрете поправляет вязаный шарф и смеётся: «А ты обещал, что больше не полезешь в холодную воду».

В старом доме под Хельсингборгом, где пахнет сосновой смолой и пылью, дочь Маргрете, Ханна, названивает каждые полчаса: «Мама, ты вообще понимаешь, что творишь?». Эйнар выдёргивает телефонную розетку, бормоча про «нытиков», и ставит пластинку с музыкой 60-х. За столом, обложенным газетами, они находят письмо от умершего друга Ульфа — конверт помечен крестиком на карте заброшенного маяка. «Он писал, что спрятал там бутылку нашего вишнёвого ликёра», — Ларс разворачивает листок, руки дрожат. Маргрете достаёт из сумки фонарь: «Если успеем до рассвета — дети не догадаются».