Эндрю Джонстон

Джош, 12 лет, царапает стамеской деревянную лошадку в углу отцовской мастерской. Стружки прилипают к его свитеру с вытянутыми манжетами. Сестра Лили, 9, сидит на кухне, обрезает неровные края у тряпичных кукол — материны лоскуты, старые пуговицы из жестяной коробки. «Если продадим хоть пять, папа купит дров», — бормочет Джош, глядя на трещину в оконном стекле, заклеенную газетой. Отец, плотник, вторую неделю молча чинит сломанные сани у порога; мать стирает в тазу рукавицы с выгоревшим узором.
Знаешь, есть такие фильмы, которые как пощечина — внезапно, резко, а потом долго сидишь и перевариваешь. Вот этот самый... ну, тот, про подростковую жестокость и первую любовь вперемешку с порохом. Смотрел его лет в шестнадцать, кажется, и до сих пор перед глазами стоит кадр: вспышка на экране, тишина на секунду — и бах! Всё как в жизни, правда? Иногда малешь себе розовых пони, а получаешь гранату в подарок. А эти диалоги... Боже, как же они цепляют! Не пафосные монологи из учебника, а вот эта