Фабрисио Боливейра

Лукас, 23 года, рылся в старых коробках на чердаке бабушкиного дома в Рио-де-Жанейро, когда нашел потрепанный дневник 1947 года с пометкой *"Спроси о Эулалии"*. На следующее утро он втиснулся в переполненный автобус до Национальной библиотеки, где среди пыльных архивов обнаружил фото: женщина в шляпе с широкими полями стояла у входа в Парижскую оперу. В тот же вечер он написал Эмили, студентке-реставратору из Марселя, чей email нашел в заметках на полях. *"Вы знали, что ваш
Лукас, 27-летний курьер из Сан-Паулу, заметил трещину в стене заброшенной прачечной в районе Либердади. Вместо кирпичей за ней мерцало что-то вроде искажённого стекла. «*Isso não é maconha…*» — пробормотал он, потрогав поверхность пальцем. Очнулся он уже на мосту Искусств в Париже, держа в руках пакет с *pastéis*, которые теперь обменивал на француженку Клэр. Та, в очках с толстыми линзами, возилась с книгами в лавке *«Le Papillon Noir»* на улице Муфтар. «*Tu as vu ces... lignes dans
Представьте: только что возводимое здание — новый корпус больницы — вдруг складывается, как карточный домик. И под грудами бетона остаются не просто «люди»: тут и инженер, который, наверное, до последнего верил в свои расчёты, и дочка какого-то богача, присматривавшая за папиными инвестициями, и пара рабочих с лопатами — те, кто вообще никогда не вписывается в сводки новостей. А сверху? Там своя война. Спасатели роются в щебне, кричат, светят фонарями в трещины, а где-то за кадром уже шепчутся