Байба Брока

Мартас, латвийский рыбак, вытаскивает из Балтийского моря ржавый ящик с выцветшими письмами на немецком. В кафе *Amber* на улице Калькю он показывает находку сестре Лайме: «Тут даты 1944-го… Может, беженцы бросали?» Лайма, пахнущая вяленой рыбой, перебирает страницы — на одной детский рисунок корабля с литовским флагом. В Вильнюсе Аушра, студентка-реставратор, копирует фрески в костеле Святой Анны, когда получает смс: «Нашла твоего «призрака» в архиве. Приезжай». Подпись — Рута, подруга с
В старом районе Риги, за прилавком Центрального рынка, пятнадцатилетний Екаб разгружает ящики с квашеной капустой, пока его младшая сестра Мимми ворчит: «Опять пахнешь, как соленый огурец». За углом, у мусорных контейнеров, они натыкаются на стаю бродячих собак — рыжего Бублика с шрамом на лапе и ворчливого Шашлыка, чья шерсть слиплась от остатков шаурмы. «Не пялься, а то обидятся», — шипит Екаб, но Мимми уже протягивает краденый пончик из соседней пекарни. Бублик скалится: «Ты крошки мне на
Представляешь: лето 1941-го, Латвия уже год как под советами. Тишина, тревожная, как перед грозой. А потом — бац! — врываются к Мелании и Александру ночью, даже обуться не дали. Солдаты орут, будто она сама враг народа, а не женщина, которая за сыном прикрывает, дрожащего, как лист. Схватили — и в телятник, в Сибирь. Тысячи таких же, как они. Холод там... Боже, даже дышать больно. Мелания пальцы на морозе об полу стирала, пока письма Александру писала. Каждое слово — как глоток тепла.