Карел, бывший бухгалтер с привычкой считать каждую крону в блокноте с облезлой обложкой, уговаривает Вацлава, учителя истории с вечно засаленным галстуком, вложить сбережения в аренду подвала на Виноградах. «Ты же сам говорил, что пиво — это единственная история, которую народ запомнит», — бросает Карел, разглядывая ржавые трубы в полумраке. Ондржей, третий в компании, в прошлом менеджер автосалона, притаскивает украдкой б/у оборудование: «Считай, это мой вклад. Или не считай — всё равно чеки
Томаш закуривает «Петру» у киоска с выцветшей рекламой «Кока-Колы», пока Катержина ковыряет кроссовки в луже возле Жижковской телебашни. Они договорились встретиться у старого трамвая-кафе, где Мартин уже третий час торгует кассетами с Metallica и The Prodigy, переписанными на болгарском магнитофоне. "Твой отец опять грозился выкинуть мою коллекцию?" — спрашивает Катержина, разглядывая потёртую обложку Nirvana. Томаш молчит: вчера из их панельной квартиры на Просеце вынесли телевизор
Гампи, худощавый парень в очках с толстыми линзами, нашел в подвале бабушкиного дома в Жижкове потрепанный дневник деда. На странице с водяными пятнами была схема подземных тоннелей под Прагой и упоминание алхимика Бартоша, исчезнувшего в 1948-м. Анежка, соседка в разноцветных носках, тыкала в шифр карандашом: «Тут вместо букв — нотные знаки. Дай гитару, может, сыграем?» Они сидели на кухне с плиткой, обклеенной стикерами из вьетнамского магазина, рядом валялись обрывки кальки с попытками