Крис Роджерс

В заброшенном доме на окраине Бейкерсвилля Лиза, держа фонарик дрожащей рукой, пробирается через завалы битого стекла. Джейкоб, её младший брат, снимает всё на камеру с треснутым экраном: «Смотри, тут даты на стене — 1978, 1991, 2022… Как отметки». Рената, их подруга из колледжа, находит под полом ржавую коробку с дневником. «*Три жертвы для открытия врат*», — читает она вслух, проводя пальцем по выцветшим буквам. Ночью Лиза просыпается от скрипа двери — в зеркале мелькает силуэт в промокшем
О, этот фильм... Помню, как впервые наткнулся на него поздно вечером, думая «ну, гляну пять минут и спать». Как же ошибался! С первых кадров словно вмазали по затылку — эти грязные улицы, кричащие неоновые вывески, лица, на которых вся жизнь написана. Ты сразу чувствуешь: здесь пахнет бедой. Главный герой — парень, с которым хочется то обняться, то врезать со всей дури. Тащит на себе весь этот ад, будто мешок с гирями, а в глазах... Боже, эти глаза! То ли отчаяние, то ли бешенство, то ли оба