После нескольких жестоких убийств переплелись судьбы нескольких людей: полицейского, отца жертвы и главного подозреваемого. Представитель закона пытается силой выбить из обычного учителя теологии признания в совершении нескольких преступлений, а помогает ему в этом отец одной из погибших девочек. Однако, когда пытки заходят довольно далеко, полицейский начинает понимать, что подозреваемый действительно ничего не совершал. Но с этим совершенно не хочет соглашаться его новоиспеченный напарник,
Лиор, 14 лет, ворчит на сестру Тамар, 16, пока они расставляют банки с оливками в крохотной лавке родителей на рынке Кармель. "Опять мама заставила меня чинить эту дурацкую вывеску", — бросает он, вытирая масляные пальцы о фартук с пятном от тахини. Тамар, разбирая коробку с залежалыми финиками, огрызается: "Зато ты вчера сбежал, когда нужно было разгружать сыр. Я одна таскала эти кирмы по 20 кг!" За прилавком — старый холодильник с трещиной на дверце, где отец, Авигдор,
Лиора, студентка из Тель-Авива, каждое утро заваривает крепкий кофе в крошечной кофейне на бульваре Ротшильда. Ее соседка Майя, художница с фиолетовыми прядями в волосах, приносит ей чек из прачечной, случайно выпавший из кармана клиента: *«Счет-фактура №0615 — услуга: коррекция воспоминаний»*. В тот же день Лиора замечает на автобусной остановке Эйтана, программиста из Нью-Йорка, который пялится в экран телефона с треснутым стеклом. «Ты видела это?» — он тычет пальцем в дату: *00.06*. «У меня
Амир вытирает прилавок в своей забегаловке возле старого порта в Яффе. На холодильнике — наклейка «Нет войны с ливанским хумусом», подарок младшего брата Йонатана, который три года назад вернулся из Берлина. «Ты опять пересолил тхину, — бросает Йонатан, выплевывая ложку пасты в раковину. — Бабушка добавляла лимонный сок, а не цедру». За дверью шумит рынок Кармель: продавец арбузов кричит на подростка, стащившего горсть фисташек. Рахель, их бабушка, молча ставит на стол банку с надписью
Лейла, 24 года, чинит старые телевизоры в тесной мастерской на улице Шаббази в Тель-Авиве. Натан, ее сосед-музыкант, приносит сломанный усилитель: *«Опять перегорели резисторы. Мне к пятнице нужно, концерт в «Оджа»*. В углу мастерской валяется гитара Fender с отколотым грифом — залог от клиента, который так и не вернулся. По вечерам Лейла подслушивает разговоры матери с кредиторами через тонкую стену, считает мелочь в жестяной банке из-под кофе. Однажды Натан оставляет в мастерской кассету с
Представь: 1983-й, Израиль. Яков Коэн — обычный сефардский парень, вдовец, который тянет дочку один. И тут бац! Его девочку вышвыривают из школы — только потому, что она не ашкеназка. Ну как так-то? В голове не укладывается. Ты же годами молчишь, работаешь, терпишь эти косые взгляды… А потом — раз! — и сердце сжимается от бессилия. Вот тогда-то Яков и ломает. Хватит. Собрал друзей — таких же, как он, с огнём в глазах и кулаками в карманах. "Давайте свою партию создадим, ШАС, будем правду
О, этот фильм! Помню, как впервые его глянул — ожидал очередную криминальную историю с шаблонными перестрелками, но тут всё иначе. Сюжет затягивает, как болото: кажется, вот сейчас вынырнешь, а нет — уже по уши в этой грязной кутерьме. Герои... Боже, они же живые! Не картонные бандиты с пистолетами, а реальные люди, которые то паникуют, то хихикают, то делают такую глупость, что хочется орать в экран: «Да что ж вы творите?!». Особенно цепляет, как всё начинается с мелких афер — типа, продали
Знаешь, есть одна история — прямо сердце сжимает, когда о ней вспоминаешь. Представь: она — из ультрарелигиозной семьи, вся в правилах и традициях, даже взгляд опускает. А он — наш, русский, только от армии отмахался, с кучей своих тараканов и этой вечной "свежестью" репатрианта. Ну как тут не вспыхнет огонёк между ними? Но всё, конечно, упирается в семьи. Его родители приезжают в Израиль, селятся в Бней-Браке — ну, ясно же, куда ветер дует, да? Только знакомство с её роднёй
Знаешь, история эта — как удар под дых. Вот жил себе Аарон, обычный папаша четверых ребятишек, кошерную лавку вразнос таскал, бороду седую в пучок собирал. И всё бы ничего: субботы, свечи, смех детей на кухне. Ан нет, судьба-злодейка подкинула ему Эзри — двадцатилетнего студентишку с глазами, как у потерянного котёнка. И понеслось-поехало. Сначала-то вроде ничего — чай вместе попивают после молитвы, книжки обсуждают. А потом бац! — и этот седой увалень вдруг понимает, что дышать не может без
Знаешь, иногда натыкаешься на историю, которая будто цепляется за рёбра и не отпускает неделями. Вот эти двое — даже имён не буду называть, ты поймёшь — так и крутятся в голове: он с его вечной улыбкой навыворот, она с этими глазами, будто видит тебя насквозь. Помню, как в середине фильма вдруг осознал: чёрт, да они же как зеркала друг для друга! Тот момент, где они молча сидят на крыше, а город шумит где-то внизу... Блин, у меня мурашки до сих пор. Честно, сначала думал: ну очередная