События этой захватывающей киноленты разворачиваются в конце XIX века, когда фотография стала новым видом искусства. В это время практика создания фотографий умерших людей, известных как "пост мортем", приобрела большую популярность. В наши дни такая идея звучит жутко и неприятно, поскольку немногие бы хотели видеть фотографии недавно усопших. Однако в прошлом люди стремились сохранить память о своих умерших близких таким образом. Главный герой фильма - опытный фотограф, который
Эржебет, в коричневом плаще с оторванной пуговицей, каждое утро толкалась в переполненном трамвае №49. Её сосед Ласло, худой, с вечно засаленными волосами, вытирал запотевшее стекло ладонью: «Смотри, опять тот кот на крыше мусорного контейнера». Они выходили на остановке «Заводские ворота», где Эржебет сортировала детали в литейном цеху, а Ласло чинил сломанные станки. Вечерами, у пекарни на улице Ракоци, она бросала ему чёрствый калач: «Мать ругалась, что ты вчера дверь хлопнул так, что посуда
Йожеф, худой мужик в застиранной рубашке, таскал туши коров на бойне возле будапештского рынка. Каждый день после смены он заходил в трактир «Золотой ягнёнок», где официантка Марта, с татуировкой дракона на запястье, подливала ему палинку в треснувший стакан. Дома, в хрущёвке на окраине, жена Эржи шила на машинке чехлы для диванов, пока их сын Петри ковырял штукатурку на стене — искал спрятанные дедом монеты. «Опять воняешь кровью», — бросала Эржи, не отрываясь от ткани. По ночам Йожеф слышал
Кровавый Пёс, усатый детектив в помятом плаще, ковырялся в сломанной мышеловке, когда пришло письмо. Конверт пахнул рыбой — явный почерк старого врага, Сэта Рыжего. "Смотри-ка, опять эти провода перегрызли… — проворчал он, разворачивая схему подземных тоннелей под Мясокомбинатом №3. — Тут без Шници не разобраться". Его напарник, толстый кот в заляпанном фартуке, доедал селёдку: "Опять тоннели? Да я там в прошлый раз лапу чуть не отдавил!". Из динамика трещал радиоприёмник:
Ласло, бывший учитель истории, находит в подвале будапештской хрущёвки коробку с письмами на венгерском и русском — адресованы его покойной бабушке Маргит от кого-то подписавшегося «Андраш, 1956». За обедом из паприкаша с галушками он тычет в сестру Эржебет пожелтевшей фотографией: «Смотри, они стоят у кинотеатра «Уранья» — бабка никогда не говорила, что знала солдат СССР?» Эржебет, которая второй месяц сводит бухгалтерию их общей прачечной на улице Ваци, швыряет в него мокрым полотенцем:
Эржебет, 19 лет, моет посуду в кафе «Золотой фазан» возле рынка «Лехель» в Будапеште. Мать звонит каждый вечер: *«Если не пришлешь 30 тысяч форинтов до пятницы, выселят из той конуры»*. После смены Эржебет прячется в подвале общежития на улице Кишцелли, где поет каверы под старый синтезатор Yamaha — мониторы трещат, шнур перевязан изолентой. Сосед Ласло, студент-медик с татуировкой жука-оленя на шее, подслушивает через вентиляцию: *«Эй, Божка, если не зальешь трек в сеть до рассвета, я сам
Миклош, бывший инженер с долгами за коммуналку, встретил Эржи в баре возле моста Свободы. Она перебирала ключи от арендованного фургона, пока Ласло, её двоюродный брат, объяснял схему эвакуации через подземные гаражи на улице Ваци. «Там камеры ломаются каждую зиму из-за сырости», — бросил он, разливая палинку в потрёпанные стаканы. Эржи молчала: ей нужны были деньги на лечение матери в клинике на холме Геллерт. План — взломать сейфы в частном банке на площади Кальмана Селля, где Миклош раньше