Для Инкен, Лены и Виктории, трех неразлучных подруг, стоящих на пороге взрослой жизни, выпускной бал предстоит не просто как завершение школьных лет, но и как символ перехода в новый этап. Однако перед этим важным событием они осознают, что их юношеские годы прошли без одного из самых обсуждаемых аспектов взросления - оргазма. Это открытие становится для них настоящей катастрофой, вызывая массу сомнений и вопросов о собственной сексуальности. Осознав, что время неумолимо идет, девушки принимают
Бодо Райхерт, водитель старого зеленого «Вартбурга», возил по Лейпцигу пьяных студентов и пенсионеров с авоськами. После похорон брата Юргена, который разбился на грузовике под Дрезденом, в кармане Бодо нашли ключ от сейфа и обгоревшую фотографию незнакомки. Сестра Эльза, вытирая руки фартуком, бросила: «Он звонил за два дня до смерти, говорил про какие-то «пакеты из-за границы». В гараже, между канистр с маслом, Бодо раскопал дневник Юргена — страницы с адресами складов и цифрами в марках ФРГ.
Лена, в красном шарфе с неровными петлями (связала бабушка перед смертью), месит тесто в пекарне «Зимняя рожь». За окном — рыночная площадь Фрайбурга, гирлянды мигают через каждые три секунды. Томас, в очках с поцарапанной левой линзой, чинит куранты на ратуше, роняет винт в снег. "Черт, опять," — бормочет он, доставая запасной из кармана жилетки 1987 года. Утром Лена находит в ящике с мукой конверт: открытка с оленем и почерком Томаса — *«Встретимся у фонтана в семь. Верни хоть
Лена, 27 лет, раскладывает утром ржаные булочки в семейной пекарне на окраине Дрездена. За прилавком — пятна от старой кофейной гущи, в углу валяется сломанная вешалка, которую отец обещал починить ещё зимой. В обеденный перерыв она прячется на складе, доедая вчерашний штрудель, когда заходит Йонас — студент-историк с синяком под глазом. «Опять подрался из-за лекций о ГДР?» — бросает Лена, вытирая руки о фартук с выцветшим принтом кренделей. Он молчит, ставит на стол коробку с дедовскими
Мона, медсестра в берлинской клинике «Шарите», каждое утро забегает в кафе на углу Лихтенштейнштрассе, заказывает двойной эспрессо и сдобу с маком. Там она сталкивается с Мари, которая выгуливает старую таксу Грету и вечно спорит с бариста из-за веганского молока. «Ты опять в ночную смену?» — бросает Мари, разглядывая синяки под глазами Моны. Их разговоры сначала сводятся к бытовым мелочам: Мари жалуется на шумных соседей по ателье в Кройцберге, Мона — на пациента, который постоянно рвет
Знаешь, иногда натыкаешься на фильмы, которые будто вырывают тебя из реальности и швыряют в самую гущу событий. Вот смотрю я эту историю про гигантский корабль — а там такое творится, что сердце в пятки уходит. Честно, думал будет очередная «мыльная опера» про войну с пафосными речами, но как же я ошибался! Там есть сцена с эвакуацией... Боже, даже вспоминать тяжело. Люди толпятся на палубе, холод, паника — и всё это снято так, будто камера дышит им в затылок. Сидел, впивался в экран, а в горле