Осень 1947 года. Угольная Линия вновь погружается в страх. Год назад банда Сеньки Кривого была уничтожена, но сейчас в округе снова появляются убитые, а отпечатки пальцев на орудии преступлений совпадают с отпечатками давно покойного Сеньки. По деревне идут слухи, что его призрак не нашел покоя. Люди видят его то на пустыре, то у кладбища, и паника охватывает все сильнее. Лейтенант Высик, недавно переведенный в поселок, не верит в мистику. Для него события приобретают все более зловещий
Аленка, в выцветшем ситцевом платье, каждый день носилась от колодца до покосившейся бани. Дед Егор, сидя на завалинке, стучал костылём по ржавому ведру: «Хворост-то собрала? Зорька мычит с утра – вымя синее, а ты по оврагам шныряешь!» В избе пахло подгоревшей картошкой – мать, Марья Семёновна, после смены в сельпо засыпала над столом, сжимая в потёртых пальцах обёртки от «Мишек на севере». На полке над кроватью трещала от жары фотография: мужчина в военной форме, лицо выцвело до бледно-жёлтого
Линда, в кожаном пальто с потёртым воротником, пробирается через подвал заброшенной фабрики на окраине города Н. В луче фонарика мелькают провода, тянущиеся к железным колбам с мутной жидкостью. Она находит мальчика лет восьми, пристёгнутого ремнями к столу. *«Мама, я больше не хочу играть»,* — хрипит он, глаза затянуты белой плёнкой. В углу валяется тетрадь с пометкой «Вольский. Этап 3: интеграция сознания». Раньше Линда видела эту фамилию в отчёте о пропавшем профессоре-нейробиологе — тот
В маленьком посёлке за Полярным кругом Лёха, его младшая сестра Лиза и дед Николай Петрович коротают зиму. Лёха вечно ковыряется в снегоходе «Буран» — мотор стучит, как костяшки в старых часах. «Опять клинит, дед!» — кричит он, вытирая руки об промасленную тряпку. Николай Петрович, закутанный в потрёпанный тулуп, ворчит: «Не ори, сам виноват — в прошлый раз гайки не докрутил». Лиза тем временем таскает из дома замёрзшее бельё, которое трещит на морозе. В сарае, под грудой рыболовных сетей, Лёха
Антонина Степановна приезжает из деревни под Воронежем к сыну Алексею в московскую пятиэтажку. В клетчатом чемодане — банки с вишнёвым вареньем, завёрнутые в газету «Труд», и альбом с фотографиями, где Лёша в пионерском галстуке. На кухне, пока сын на работе, она переставляет кастрюли, моет пол вприсядку, натирая линолеум до блеска. «Зачем тебе этот пылесос? — бормочет она, спотыкаясь о робота-уборщика. — Тряпкой быстрее». Вечером Алексей, пахнущий офисным кофе, тычет пальцем в липкое пятно на
Представь себе такую компанию — ну, знаешь, как бывает на окраине Москвы: два вечно бурчащих деда, Захарыч с Фомичом, которые готовы спорить из-за пятого гвоздя в заборе. Рядом фельдшер Борис, этакий Казанова в застиранном халате, подмигивает всем женщинам в радиусе километра. А ещё тут музыкант-неудачник Веревкин, вечно наивный, будто вчера из консерватории вылупился, и Серега-автослесарь с руками в мазуте, но с золотым сердцем. И все они, как ни смешно, помешаны на голубях — ну прямо дети,