Алан Гринт

В квартире на Бейкер-стрит 221Б Холмс, ссутулившись над микроскопом, сравнивает образцы почвы с подошвы ботинка. Ватсон, перелистывая вчерашнюю газету, тычет пальцем в объявление о пропаже изумрудной броши леди Эвелин Картер. «Странно, — бормочет Холмс, не отрываясь от линзы, — глина с доков, но следы воска… как церковные свечи». Миссис Хадсон ставит на стол поднос с остывающим чаем, ворча о пятнах от химикатов на скатерти. За окном — привычный лондонский туман, скрывающий фигуру мужчины в
Мэри Леннокс, десятилетняя девочка в потёртом платье, приезжает из Индии в мрачное поместье дяди Арчибальда Крейвена в Йоркшире. Вокруг — только вересковые пустоши да слуги, которые шепчутся о «проклятом ребёнке». Горничная Марта, вечно с луковой шелухой в фартуке, первая заговаривает с Мэри: «Там, за восточной стеной, сад был… Давно заперт, после смерти хозяйки». Девочка, привыкшая к запаху чая и специй, теперь вдыхает сырость каменных коридоров. Она находит ключ в старом сундуке, зарытый под
Сисси, рыжеволосая двенадцатилетняя девочка, переезжает с отцом-железнодорожником в домик у станции Кэндлфорд. Каждое утро она видит, как он проверяет паровоз №47 перед рейсом в Бирмингем — руки в масляных пятнах, кепка с потёртым козырьком. «Не лезь в старые тоннели», — бурчит он, затягивая ремень котла. Сисси игнорирует запрет: с местными ребятами, Томми в заплатанной куртке и Викторией, таскающей повсюду фотоаппарат «Кодак», они роются в заброшенном депо. Находят ржавый свисток 1893 года,
Знаешь, есть одна история, которая до сих пор меня мурашками пробирает. Представляешь: парень Фредди, которого в детстве подобрала эта крутая бизнес-вумен Мэгги — ну, типа второй мамы, но в костюмах от кутюр и с ежедневником вместо сердца. А потом она вдруг приносит в дом малышку Изабеллу — удочеряет, растит их вместе... И всё вроде мило, пока годы не делают своё дело. Вот честно — я до сих пор не пойму, когда именно братские шутки у Фредди превратились в этот взгляд «я-готов-горы-сдвинуть».