Валерий Пендраковский

Светлана, 34 года, работает швеей на фабрике «Красный Октябрь» в Питере. Каждое утро она варит овсянку на газовой плите, пока муж Дмитрий, водитель троллейбуса, спит на раскладном диване. Их квартира в хрущёвке на проспекте Стачек — обои с желтыми пятнами, треснувшая раковина. «Опять маршрут меняют, — бормочет он, завязывая шнурки, — к восьми вечера вернусь». Светлана замечает след помады на его воротнике, но молчит, вытирая тряпкой крошки со стола. В обеденный перерыв соседка Марфа Петровна,
Наоми в пятнадцать носила потёртую кожаную куртку отца и чинила сети на причале, пока рыбаки смеялись: «Опять твоя дочь воняет селёдкой, Геннадий!» По вечерам она убегала к заброшенному маяку, где волны не мочили подол платья. Артём, соседский парень с мотороллером «Восход», караулил её у гавани. «Опять на воду? — хрипел, закуривая. — Скоро все узнают, что ты не тонешь». В одну из ночей Наоми заметила чужую лодку у скал — мужчина в чёрном плаще выгружал ящики с контрабандным крабом. Его фонарь
Представляешь, Ирина — женщина, у которой, кажется, всё есть: ум, красота, карьера. Но сердце-то упрямое — влюбилась в Костика, этого вечного в толстовке и с наушниками парня, который годится ей чуть ли не в сыновья. Ну и потащила она его в какой-то забытый богом крымский посёлок, где он когда-то в детстве ракушки собирал. А там... Ой, не Москва точно. Волны бьются о скалы, рыбаки матерятся через слово, а воздух такой, что лёгкие расправляются — только вот от этого самого воздуха голова идёт
Представь себе Польшу начала 50-х: серые улочки, запах шоколада с местной фабрики и советские солдаты на каждом углу. Вот туда-то и заносит простого парня Шуру — ну знаешь, такой открытый, немного наивный, с горящими глазами. И встречает он Эльзу, эту польскую девчонку с упрямым взглядом. Вроде бы искра между ними пробежала, свидания назначают... А она ему: «Только не сейчас». Раз за разом. То работа, то дела — всё как в том анекдоте про завтрак, обед и ужин. Но чувствую же — не в занятости