Давид Маренго

В старом порту Катании, между ящиками с тухлой рыбой и ржавыми якорями, Ванина Мантовани ковыряла ногтем засохшую кровь на рукаве пиджака. Ее коллега, Лука Бьянки, затянулся «Мальборо» и бросил окурок в лужу с мазутом: «Синьора вице-квестор, контейнер №18 — там не груз, там мясо. Три трупа, обернутые в сетку для трески». Она достала блокнот с детскими наклейками (подарок дочери) и записала: «Via Dusmet, 5:30 утра. Следы грузовика — шины Pirelli, свежий дизель под воротами». На обратном пути
Лика, 17 лет, протирает прилавок в пекарне «Дольче Вита», пока ее мать замешивает тесто для фокаччи. Жара заставляет карамель на корнетах стекать липкими полосами. На углу улицы Марко, в выгоревшей до белизны футболке, чинит мотор старой лодки «Стелла Маре», которую его отец хочет продать к концу сезона. «Ты опять пропустишь кино у пьяццы», — бросает Лика, высовываясь из окна, когда видит, как он вытирает руки промасленной тряпкой. Марко пожимает плечами: «Папа сказал, если не починю — ужинать
В Неаполе, на чердаке дома с облупившейся штукатуркой, Марко Бьянки находит потёртый дневник отца-журналиста. Среди записей о забастовках 1980-х мелькает фото: мужчина с татуировкой в виде трёх волков на шее стоит у Бранденбургских ворот. «*Лукас Шульц. Берлин. 1989*», — выведено синими чернилами. Марко летит в Германию, пробирается через бар в Кройцберге, где пахнет перегоревшим маслом и табаком. В углу, за стопкой книг по криптографии, сидит Йохан — седой мужчина в очках с треснувшей оправой.
Знаете, я тут на днях наткнулся на одну безумную историю — представляешь, настоящие средиземноморские сирены шарят по Неаполю! Не тем из сказок, а такими... земными, но с этой древней магией в глазах. Ищут, говорят, последнего Тритона — того самого, что пропал ещё, кажется, когда мои бабушка с дедушкой только познакомились. Чувствуется, будто весь город под водой: приливы шепчут сплетни, волны перебрасываются обрывками песен. А они — эти сирены — не то чтобы злые, нет. Скорее, как потерявшиеся