Ли Чжоу, 22 года, каждое утро замешивает тесто в пекарне на углу улицы Чунцин. Его руки в муке, фартук в пятнах от ванили. В соседнем переулке Сяо Мэй, 19 лет, в зелёной куртке с выгоревшим рукавом, развозит заказы на стареньком мопеде. Их пути пересекаются, когда она, проклиная пробку, врезается в ящик с клубничными пирожными. «Чёрт, опять пробка... Тысяча извинений!» — кричит Сяо Мэй, подбирая коробку с треснувшим тортом. Ли Чжоу молча кивает, замечая, как она прячет царапину на колене под
Ли Вэй каждое утро растапливал печь в своей бане на окраине Чэнду. В раздевалке ворчал на клиентов, забывших принести полотенца: «Опять как последний раз приперлись!» Его друг детства Чжан Цзюнь, теперь риелтор в костюме с пятном от лапши, предлагал продать здание застройщикам: «Ты что, в печке голову прогрел? Тут же миллион выручим». Между стеллажами с деревянными шлепанцами бродила дочь Сяоли — разбирала старые ящики с вениками из эвкалипта, которые Ли Вэй собирал еще с покойной женой.
В маленьком ресторане Куньмина Сяоминь, в фартуке с пятнами соевого соуса, чистит редьку под гул вентилятора. Ей снится, как бабушка, кашляя, месила тесто для лапши в их деревне. «Не спеши с бульоном», — бормочет Сяоминь, ловя знакомый запах тмина из кастрюли. В Токио Рёта, перебирая коробку с мамиными записями, находит потрепанный блокнот с пометкой «рагу — 3 попытка». Он ставит на плиту чугунный котелок, добавляет в фарш слишком много имбиря. Отец, заглянув на кухню, морщится: «Пахнет не так…
Представь себе: боги Китая вдруг остались без работы — люди забили на подношения, перестали молиться, даже бумажные деньги жечь перестали. Ну, ты понимаешь, кризис идентичности у небожителей! И вот один из этих самых хранителей дверей, наверное, самый упрямый или, может, отчаянный, решает спуститься вниз. Типа: «Эй, людишки, я вам ещё покажу, кто тут настоящий защитник!» А там… Ох, если бы он знал, во что ввязывается. Вроде начал творить чудеса — то дождь из конфет устроит, то крысы в кафе