Мика Каурисмяки

Ли Чен копался в старом сундуке на чердаке деда в Хельсинки, вытащил потрепанный дневник с картой Шанхая 1930-х. «Ты опять за этими глупостями?» — Анника, его соседка, протянула кружку с облепиховым чаем. Он проигнорировал ее, заметив на полях пометку о храме Лунцюань и фразе «огненный журавль». Через три дня, несмотря на метель, Ли улетел в Шанхай, прихватив только рюкзак с термосом и фото деда в военной форме. В переулке возле рынка Юйюань старик Цзюнь чинил велосипед, когда Ли показал ему
Эмилия, студентка-архитектор, замечает в своей хельсинкской квартире трещину в стене, из которой сыплется черный песок. За стеной — комната с разбитыми часами и письмами на шведском, подписанные именем «Лео» (1939 год). В кафе «Kuppi» бармен Юха, бывший военный, рассказывает, что в доме жил финский солдат, пропавший после Зимней войны. Ночью Эмилия слышит скрип половиц: тень в форме человека в шинели роется в её холодильнике, оставляя гнилую бруснику на полке с молоком. «Ты тоже пришла за
Знаешь, иногда кино цепляет так, будто тебе в грудь кулаком уперлись. Помню, как впервые увидел эту историю — сидел с попкорном, думал: "Ну, братские отношения, военная драма, классика жанра". Ан нет! К середине фильма уже грыз ногти до боли, а к финалу будто каток по душе проехался. Эти двое... Блин, даже не братья — будто два разных полюса в одном магните. Один — весь в броне из сарказма и пофигизма, другой — эта ходячая совесть с трещинами в голосе. И когда их миры рушатся из-за