Роберта Гроссман

Глория Оллред сидит в своем лос-анджелесском офисе, заваленном папками с делами *Картер против химического завода*. На столе — остывший латте из кофейни через дорогу. В дверь стучит Линда Мейерс, медсестра, которую уволили после жалобы на харассмент. «Вы уверены, что мы сможем доказать связь между увольнением и моим заявлением?» — Линда перебирает край пиджака. Глория достаёт распечатку переписки с коллегой-администратором: «Вот письмо, где ваш начальник называет вас *проблемной*. Это старт».
Варшава, 1940 год. Эммануэль Рингельблюм, историк в очках с потёртой оправой, собирает в своей однокомнатной квартире группу: Рахиль Ауэрбах, чьи пальцы вечно запачканы чернилами от писания статей, Исаак Шипер, учитель, прячущий под пиджаком обрывки детских рисунков, и Херш Вассер, молчаливый архивариус. Они договариваются прятать дневники, письма, даже афиши с закрытых театров в жестяных ящиках и бидонах из-под молока. «Если нас убьют, эти коробки должны говорить», — шепчет Рингельблюм,