Лукаш Остальский

Марек вытащил из-под прогнивших досок в сарае ржавую шкатулку, обернутую газетой 1981 года. Внутри — потускневший медальон с переплетенными крестами и письмами на старонемецком. «Агнешка, глянь!» — крикнул он сестре, вытирая грязь рукавом. Она, не отрываясь от смартфона, буркнула: «Опять хлам тащишь. Папа говорил, тут только крысы да картошка хранилась». Вечером Марек засел в гараже, сравнивая символы с фото в интернете. Яцек, его бывший однокурсник-архивист, прислал голосовое: «Это не
Кася, копаясь в старом сундуке на краковской квартире бабушки Зофьи, нашла пачку писем 1943 года, перевязанных шпагатом. Засохшие цветы мака рассыпались на пол, когда она развернула конверт с печатью «Лодзь». «Ты чего там шуршишь, jak szczur?» — крикнула Зофья снизу, стуча ложкой по кастрюле с kapuśniak. В письмах на ломаном польском ктото просил спрятать «ящик с синими тетрадями» в костеле Святой Анны. Кася заметила, что почерк напоминает подпись деда на обороте семейной фотографии у реки