Нгуен, 28-летний дизайнер из ханойского рекламного агентства, каждое утро просыпается под гудение мопедов за окном. Его отец, Тхань, владеет крошечной кофейней *Hương Cũ* в переулке рядом с рынком Донг-Суан, где клиенты десятилетиями пьют *кафе суа да* из потрескавшихся кружек. «Ты думаешь, я не вижу, как ты морщишься, когда пахнет жареными зернами?» — бросает Тхань, вытирая стойку тряпкой с пятнами кофе. Нгуен, задержавшись на работе над макетом для нового клиента, находит в холодильнике
Тхань, уставший водитель маршрутки, заметил, что родинка на левой щеке сына исчезла, когда купал младенца в жестяном тазу. Его жена Линь, пахнущая луком и кинзой с рынка Донг-Суан, сначала отмахнулась: «Свет из окна искажает», — но сама перерыла вышитую сумку с документами из роддома. В графе «вес при рождении» стояло 3,1 кг, а сейчас дома весы показывали 4,5. «Это не наш сын», — прошептал Тхань, пока соседка снизу стучала шваброй в потолок из-за пролитой воды. Линь дрожащими пальцами нащупала
Чан Кван вернулся в родную деревню Нгиалок после десяти лет работы в Ханое разнорабочим. В рюкзаке — потрёпанный блокнот с расчётами на ремонт отцовского дома, пахнущий цементом и старыми газетами. На рынке у моста тётя Зыа, продавщица сушёных кальмаров, тычет в него пальцем: *«Смотри-ка, городской! Опять твой отец сломал ногу, пока ты по стройкам бегал?»*. Чан молча поправляет треснувшие ставни, вспоминая, как отец учил его вырезать узоры на дереве — техника давно забыта, остались только