День войны (1942)

В землянке под Сталинградом кашевар Семен Лисиченко, обмотанный прожженным ватником, режет хлеб ржавыми ножницами. «По 200 грамм, не дергайся», — бурчит он молодому связисту Витьке, который тянет руку за пайком. На нарах медсестра Клава Морозова, протирая спиртом осколок зеркала, перевязывает капитана Гусева. Тот, закусив ремень, цедит сквозь зубы: «Не ори, как вшивая, портянки вчера поменял». За стеной слышно, как санитар Гриша роет яму для пяти трупов в шинелях, застрявших в позах падающих скульптур.

В свердловском цеху №4 фрезеровщица Зоя Петрова, обвязав косынкой распухшие от недосыпа глаза, замеряет деталь штангенциркулем. «Опять брак? — стучит костяшками по столу мастер Соколов. — Тебе паек или собачий суп на ужин?» В раздевалке ее дочь Лидка, 14 лет, шаря в промасленной торбе, находит завернутый в «Правду» кусок замерзшей свеклы. «Мама, дядя Коля с третьего участка воняет самогоном», — шепчет она, сдирая с овоща сизую плесень. В углу слесарь Тимохин, разбивая молотком лед в ведре, бормочет про письмо от сына: «Пишет, вшей вывели кипятком. А сам, гад, врет — все руки в болячках».