Три лица Евы (1957)

Доктор Лютер Мэнсфилд сидит в кабинете с потёртыми зелёными шторами, записывает наблюдения о пациентке — Еве Уайт, 34 года, из Бруклина. Она пришла с жалобами на провалы в памяти: «Вчера нашла в сумочке чек из ювелирного за *Мэйси’с* на кольцо, которое не помню, как покупала». Муж, Ральф, плотник с запахом табака и опилок на рубашке, жалуется за кофе: «Она называет меня „мистер Уайт“, будто мы не женаты 11 лет… Потом вдруг смеётся, как девочка, требует виски». В квартире на 3-й улице Ева режет лук для рагу, внезапно бросает нож — голос становится резким: «Ты опять забыл вынести мусор, Ральф? Я не твоя служанка». Это уже Ева Блэк.

На сеансе Лютер показывает ей детский рисунок — девочку под дождём. Ева Уайт молчит, мнёт платок. Вдруг её плечи расправляются: «Дождь… Мама била меня мокрым ремнём за разбитую вазу». Это Джейн, шестилетний голос. Ральф находит в гараже коробку с париком рыжего цвета и билетами в Новый Орлеан. «Кто это?» — «Ты бы лучше спросил, куда я дела твои гвозди!» — Ева Блэк разбивает чашку с ромашкой. Лютер обнаруживает шрам на её запястье — след от ожога 1948 года, о котором Уайт не знает. В прачечной соседка миссис Гловер шепчет: «Видела, как она вчера в «Динар-кофе» спорила с официантом по-французски… А ведь она из Алабамы!»