И всё же пушки гремели (1974)

Марко, 12 лет, и его сестра Аурелия, 9, бредут по разбитым дорогам Ломбардии. В рюкзаке у мальчика — карта с пометкой «Милан», вырванная из школьного атласа, да полбуханки чёрного хлеба, украденная у пекаря в Брешии. «Там пахло порохом, а не мукой», — бормочет Аурелия, разминая замёрзшие пальцы. Ночью они прячутся в полуразрушенной часовне под Турином; Марко чинит башмаки проволокой, найденной возле железнодорожных путей. «Если дойдём до реки По, переберёмся на пароме», — говорит он, но сестра уже спит, прижавшись к мешку с солдатскими письмами, которые обещали доставить раненому лейтенанту в Парме.

Под Вероной их останавливает патруль: усталый капрал с перебинтованной рукой проверяет документы, которых у детей нет. «Беженцы? Шпионы?» — капрал хрипит, но Аурелия вдруг достаёт из-под платка медальон с фото женщины в чёрном. «Мама ждёт в Венеции. Она плачет каждый вечер», — лжёт девочка, и солдат машет рукой, указывая на обоз с ранеными. В Тренто они неделю работают в госпитале — разносят воду, стирают бинты. Марко спорит с медсестрой-монахиней: «Почему вы не даёте им мяса? Они же сдохнут!» — «Мясо только для тех, кто может держать винтовку», — отвечает та, разливая суп из брюквы. Потом будет побег через перевал, где Аурелия потеряет варежку с вышитыми инициалами, а Марко — найдёт в снегу немецкий жетон с именем, которое потом вырежет на рукоятке ножа.