Моцарт (1 сезон)

Вольфганг, семи лет, таскает за хвост дворового кота в саду зальцбургского дома, пока отец Леопольд шлифует менуэт для выступления перед архиепископом. «*Из-под пальцев сына вместо гамм — птичий гам*», — бормочет он, вытирая чернила с рукава. Сестра Наннерль прячет ноты под юбкой, когда мать заглядывает в комнату: «*Опять играете в прятки с контрапунктом?*» В десять Вольфганг уже мотается по Европе — Мюнхен, Париж, Версаль. В Вене, за обедом у Марии Терезии, мальчик поскальзывается на паркете, а императрица, смеясь, поднимает его: «*Мой сын в ваши годы только пуговицы на камзоле терял*». Леопольд тут же кланяется: «*Ваше величество, он пишет сонаты быстрее, чем падает*».

К 1783 году Моцарт, задыхаясь в прокуренных венских тавернах, спорит с либреттистом Да Понте: «*Фигаро — не слуга, а цирюльник с зубами острее моей пера!*» Констанция, беременная вторым, рвёт счёта из рук у кредитора: «*Вольфганг, ты обещал не брать авансы под *Дон Жуана*!» На репетиции *Волшебной флейты* он хрипит за кулисами, потный, с платком, испачканным кровью: «*Папагено, не тяни — здесь пауза, как в моём дыхании*». Сальери, случайно встретив его у театра, суёт монету в руку уличному скрипачу: «*Сыграй что-нибудь из *Реквиема*… для господина, который его не допишет*». Через неделю тело композитора везут по грязи в общую яму, а Констанция, закутавшись в чужой плащ, шепчет священнику: «*Он бредил хором ангелов. Скажите, это был фа-диез или соль-минор?*»