Владимир Высоцкий. Монолог (1987)

В гримёрке Театра на Таганке Высоцкий смахивает пыль с гитары, поправляет потёртый ремень. За дверью шум — зрители ждут начала «Гамлета». Режиссёр Любимов, поправляя очки, бросает: *«Опять с похмелья, Володя? Сейчас занавес поднимут, а ты еле стоишь»*. Владимир хрипло смеётся, достаёт из кармана смятые листки со стихами: *«Юра, сыграю новый куплет в сцене с могильщиками — тут про смерть и вечность»*. На столе — остывший чай в гранёном стакане, окурки в жестяной крышке от банки. После спектакля он мчится на «Волге» к дому на Малой Грузинской, где в прихожей уже толпятся друзья — Шпаликов с бутылкой армянского коньяка, Окуджава, напевающий под баян.

Марина Влади, в платье с парижской этикеткой, разбирает чемоданы: *«В Париже врачи сказали — тебе нельзя так жить»*. Высоцкий прикуривает от газовой плиты, бормочет: *«А как иначе? Зрители ждут — не могу подвести»*. На кухне — крошки чёрного хлеба на столе, пустые ампулы с лекарствами. Ночью, пока Марина спит, он записывает на магнитофон строки про «судьбу-индейку», заклеивает скотчем порванную плёнку. Утром — звонок из Госкино: *«Вашу песню для фильма не утвердили, слишком мрачно»*. Высоцкий вешает трубку, смотрит в окно на дворников, сгребающих снег лопатами.