Большой (1987)

Джулио, худощавый мальчишка в потертых джинсах, каждое утро бежал через площадь Сан-Лоренцо, обгоняя старушку Кармелу с сеткой апельсинов. В мастерской отца, где пахло смолой и воском, он крал гвозди для своих «изобретений» — скворечников с кривыми крышами, которые потом вешал на кипарис во дворе. «Опять гвозди кончились? — ворчал отец, вытирая руки о фартук. — Лучше бы научился шкурить доски, чем ворон кормить». По вечерам Джулио забирался на колокольню церкви Святого Антонио, откуда было видно, как рыбацкие лодки возвращались в порт с уловом сардин — их серебристые бока сверкали в ящиках, как монеты.

Под половицей в спальне он нашел потрескавшийся блокнот с чертежами ветряной мельницы, подписанными «Альдо, 1943». На рынке, торгуя лимонами с соседского дерева, Джулио выменял на ржавые шестеренки у старика-жестянщика. «Для крыльев нужен китовый ус, — сказала синьора Грация, владелица лавки тканей, разворачивая бархат для погребального венка. — Но у моря спроси — оно помнит корабли». В бухте, где подростки курили за бетонными блоками, Джулио и его сестра Лина нашли обломки шхуны с выцветшей надписью на борту: «Стелла Маре». Когда прилив выбросил на песок клубок водорослей с прилипшей к ним медной трубкой, Лина прошептала: «Это свирель. Дует в нее — и ветер меняется. Папа говорил».