Село Степанчиково и его обитатели (1 сезон)

В усадьбе полковника Ростанева, за столом с потёртой клеёнкой, собирались обитатели: сам хозяин в выцветшем мундире, его сестра Прасковья с вязанием в руках, и Фома Опискин, худой, с вечно поджатыми губами. «Ваше благородие, народ распустили — сами виноваты», — ворчал Фома, стуча костяшками пальцев по самовару, из которого сочился пар. На кухне кухарка Арина перетирала горшки, ворча на мух, облепившие миску с мёдом. Ростанев, морщась от головной боли, пытался урезонить Обноскина, того самого родственника, который вечно занимал деньги под предлогом «восстановления фамильного герба». В углу гостиной, на комоде с отбитой ножкой, валялась потрёпанная книга Лафонтена — её листала воспитанница Груша, пряча усмешку за кружевным платком.

Обноскин, в бархатном камзоле с заплаткой на локте, подкараулил Грушу у пруда, где та кормила уток краюхами хлеба. «Согласитесь — кто кроме меня оценит вашу… деликатность?» — лепетал он, поправляя жидкие волосы. Груша, не глядя, бросила последний кусок в воду: «Утки, Иван Иваныч, хоть крякают честно». Фома, наблюдавший из-за куста сирени, позже шепнул Обноскину: «Жениться на ней — всё равно что щуку в огороде поселить. Дайте срок — сама упросит». Вечером, пока Прасковья пересчитывала серебряные ложки (пропала одна — нашлась у кота в миске), Фома диктовал Ростаневу «правила поведения», тыкая в воздух кривым пальцем: «Завтра — пост. Малиновое варенье из погреба не доставать. И чтоб Обноскин к Груше не подходил — грех».